Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и
в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и
в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но
в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой
стороны Бобчинский
летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Лука Лукич (
летит вон почти бегом и говорит
в сторону).Ну слава богу! авось не заглянет
в классы!
Гладиатор и Диана подходили вместе, и почти
в один и тот же момент: раз-раз, поднялись над рекой и перелетели на другую
сторону; незаметно, как бы
летя, взвилась за ними Фру-Фру, но
в то самое время, как Вронский чувствовал себя на воздухе, он вдруг увидал, почти под ногами своей лошади, Кузовлева, который барахтался с Дианой на той
стороне реки (Кузовлев пустил поводья после прыжка, и лошадь
полетела с ним через голову).
Кстати: Вернер намедни сравнил женщин с заколдованным лесом, о котором рассказывает Тасс
в своем «Освобожденном Иерусалиме». «Только приступи, — говорил он, — на тебя
полетят со всех
сторон такие страхи, что боже упаси: долг, гордость, приличие, общее мнение, насмешка, презрение… Надо только не смотреть, а идти прямо, — мало-помалу чудовища исчезают, и открывается пред тобой тихая и светлая поляна, среди которой цветет зеленый мирт. Зато беда, если на первых шагах сердце дрогнет и обернешься назад!»
Приятели не взошли, а взбежали по лестнице, потому что Чичиков, стараясь избегнуть поддерживанья под руки со
стороны Манилова, ускорял шаг, а Манилов тоже, с своей
стороны,
летел вперед, стараясь не позволить Чичикову устать, и потому оба запыхались весьма сильно, когда вступили
в темный коридор.
Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам
летишь, и все
летит:
летят версты,
летят навстречу купцы на облучках своих кибиток,
летит с обеих
сторон лес с темными строями елей и сосен, с топорным стуком и вороньим криком,
летит вся дорога невесть куда
в пропадающую даль, и что-то страшное заключено
в сем быстром мельканье, где не успевает означиться пропадающий предмет, — только небо над головою, да легкие тучи, да продирающийся месяц одни кажутся недвижны.
Луиза Ивановна с уторопленною любезностью пустилась приседать на все
стороны и, приседая, допятилась до дверей; но
в дверях наскочила задом на одного видного офицера с открытым свежим лицом и с превосходными густейшими белокурыми бакенами. Это был сам Никодим Фомич, квартальный надзиратель. Луиза Ивановна поспешила присесть чуть не до полу и частыми мелкими шагами, подпрыгивая,
полетела из конторы.
Две Мухи собрались
лететь в чужие кра́и,
И стали подзывать с собой туда Пчелу:
Им насказали попугаи
О дальних
сторонах большую похвалу.
Бальзаминов. Меня раза три травили. Во-первых, перепугают до смерти, да еще бежишь с версту, духу потом не переведешь. Да и страм! какой страм-то, маменька! Ты тут ухаживаешь, стараешься понравиться — и вдруг видят тебя из окна, что ты
летишь во все лопатки. Что за вид, со стороны-то посмотреть! Невежество
в высшей степени… что уж тут! А вот теперь, как мы с Лукьян Лукьянычем вместе ходим, так меня никто не смеет тронуть. А знаете, маменька, что я задумал?
— Так вот что — случай, а вы мне его разъясните, как более опытный человек: вдруг женщина говорит, прощаясь с вами, этак нечаянно, сама смотрит
в сторону: «Я завтра
в три часа буду там-то»… ну, положим, у Татьяны Павловны, — сорвался я и
полетел окончательно. Сердце у меня стукнуло и остановилось; я даже говорить приостановился, не мог. Он ужасно слушал.
Не то так от качки, как будто с отчаяния, распахнет свои дверцы какой-нибудь шкап
в каюте, и вся его внутренность, то есть посуда, — с треском и звоном
полетит во все
стороны и разобьется вдребезги.
Картина, которую я увидел, была необычайно красива. На востоке пылала заря. Освещенное лучами восходящего солнца море лежало неподвижно, словно расплавленный металл. От реки поднимался легкий туман. Испуганная моими шагами, стая уток с шумом снялась с воды и с криком
полетела куда-то
в сторону, за болото.
Заливается он, заливается… и вдруг мне почудилось: зовет меня кто-то Васиным голосом, тихо так: «Луша!..» Я глядь
в сторону, да, знать, спросонья оступилась, так прямо с рундучка и
полетела вниз — да о землю хлоп!
В стороне звонко куковала кукушка. Осторожная и пугливая, она не сидела на месте, то и дело шныряла с ветки на ветку и
в такт кивала головой, подымая хвост кверху. Не замечая опасности, кукушка бесшумно пролетела совсем близко от меня, села на дерево и начала было опять куковать, но вдруг испугалась, оборвала на половине свое кукование и торопливо
полетела обратно.
Заметив направление,
в котором
летели пчелы, он встал
в ту
сторону лицом, имея
в руках чашку с медом.
С одного дерева снялась большая хищная птица. Это был царь ночи — уссурийский филин. Он сел на сухостойную ель и стал испуганно озираться по
сторонам. Как только мы стали приближаться к нему, он
полетел куда-то
в сторону. Больше мы его не видели.
При приближении человека они испуганно, с криком снимались с места и
летели сначала
в море, потом вдруг круто поворачивали
в сторону и разом, точно по команде, садились снова на берег.
Раньше всех проснулись бакланы. Они медленно, не торопясь,
летели над морем куда-то
в одну
сторону, вероятно, на корм. Над озером, заросшим травой, носились табуны уток.
В море, на земле и
в воздухе стояла глубокая тишина.
Так прошло много времени. Начали носиться слухи о близком окончании ссылки, не так уже казался далеким день,
в который я брошусь
в повозку и
полечу в Москву, знакомые лица мерещились, и между ними, перед ними заветные черты; но едва я отдавался этим мечтам, как мне представлялась с другой
стороны повозки бледная, печальная фигура Р., с заплаканными глазами, с взглядом, выражающим боль и упрек, и радость моя мутилась, мне становилось жаль, смертельно жаль ее.
Все было видно, и даже можно было заметить, как вихрем пронесся мимо их, сидя
в горшке, колдун; как звезды, собравшись
в кучу, играли
в жмурки; как клубился
в стороне облаком целый рой духов; как плясавший при месяце черт снял шапку, увидавши кузнеца, скачущего верхом; как
летела возвращавшаяся назад метла, на которой, видно, только что съездила куда нужно ведьма… много еще дряни встречали они.
А если сверху крикнут: «Первый!» — это значит закрытый пожар: дым виден, а огня нет. Тогда конный на своем коне-звере мчится
в указанное часовым место для проверки, где именно пожар, —
летит и трубит. Народ шарахается во все
стороны, а тот, прельщая сердца обывательниц,
летит и трубит! И горничная с завистью говорит кухарке, указывая
в окно...
Нет мелева — отодвигается колода
в сторону, и поток снова
летит вниз по крутизне горы, мгновенно собирая
в один густой звук раздробленный шум своего падения.
Почти до темной ночи изволят они продолжать свой долгий ужин; но вот раздается громкое призывное гоготанье стариков; молодые, которые, жадно глотая сытный корм, разбрелись во все
стороны по хлебам, торопливо собираются
в кучу, переваливаясь передами от тяжести набитых не
в меру зобов, перекликаются между собой, и вся стая с зычным криком тяжело поднимается,
летит тихо и низко, всегда по одному направлению, к тому озеру, или берегу реки, или верховью уединенного пруда, на котором она обыкновенно ночует.
Когда ветер сносит их
в сторону, особенно если как-нибудь захватит сзади, то длинные шейные и спинные перья заворачиваются, и гаршнеп представляет странную фигуру, непохожую на птицу: точно
летит хлопок льна или клочок шерсти.
— Гаршнеп обыкновенно очень смирен, вылетает из-под ног у охотника или из-под носа у собаки после долгой стойки без малейшего шума и
летит, если хотите, довольно прямо, то есть не бросается то
в ту, то
в другую
сторону, как бекас; но полет его как-то неверен, неровен, похож на порханье бабочки, что, вместе с малым объемом его тела, придает стрельбе гаршнепов гораздо более трудности, чем стрельбе дупелей, особенно
в ветреное время.
Вся хитрость состоит
в том, чтоб уловить гаршнепа
в ту минуту, когда он, сделав уступку ветру и будучи отнесен им
в сторону, начнет опять
лететь прямо; тут выходят такие мгновения от противоборства ветра и усилий птицы, что она стоит
в воздухе неподвижно; опытные стрелки знают это и редко дают промахи по гаршнепам.
Каждый вечер происходили эти тихие любовные речи, и Феня все больше проникалась сознанием правоты баушки Лукерьи. А с другой
стороны, ее тянуло
в Тайболу мертвой тягой: свернулась бы птицей и
полетела… Хоть бы один раз взглянуть, что там делается!
— И мне уж позвольте, — сказал кучер. Он был старик, но еще крепкий и довольно красивый из себя. — Не знаю, как вашего табаку, а нашего так они не любят, — продолжал он, выпуская изо рта клубы зеленоватого дыма, и комары действительно
полетели от него
в разные
стороны; он потом пустил струю и на лошадей, и с тех комары слетели.
— Ах, сделай милость, не было! — воскликнул генерал. — Как этих негодяев-блузников Каваньяк [Кавеньяк Луи Эжен (1802—1857) — французский реакционный политический деятель, генерал.
В дни июньского восстания 1848 года возглавил военную диктатуру и использовал ее для беспощадного разгрома парижского пролетариата.] расстреливал, так только животы у них
летели по
сторонам…
Там, наверху, над головами, над всеми — я увидел ее. Солнце прямо
в глаза, по ту
сторону, и от этого вся она — на синем полотне неба — резкая, угольно-черная, угольный силуэт на синем. Чуть выше
летят облака, и так, будто не облака, а камень, и она сама на камне, и за нею толпа, и поляна — неслышно скользят, как корабль, и легкая — уплывает земля под ногами…
Он остановился. Лиза
летела как птица, не зная куда, и Петр Степанович уже шагов на пятьдесят отстал от нее. Она упала, споткнувшись о кочку.
В ту же минуту сзади,
в стороне, раздался ужасный крик, крик Маврикия Николаевича, который видел ее бегство и падение и бежал к ней чрез поле. Петр Степанович
в один миг отретировался
в ворота ставрогинского дома, чтобы поскорее сесть на свои дрожки.
Gnadige Frau сомнительно покачала головой: она очень хорошо знала, что если бы Сверстов и нашел там практику, так и то, любя больше
лечить или бедных, или
в дружественных ему домах, немного бы приобрел; но, с другой
стороны, для нее было несомненно, что Егор Егорыч согласится взять
в больничные врачи ее мужа не иначе, как с жалованьем, а потому gnadige Frau, деликатная и честная до щепетильности, сочла для себя нравственным долгом посоветовать Сверстову прибавить
в письме своем, что буде Егор Егорыч хоть сколько-нибудь найдет неудобным учреждать должность врача при своей больнице, то, бога ради, и не делал бы того.
Да, наверное, оставалось… Душа у него колыхалась, как море, и
в сердце ходили чувства, как волны. И порой слеза подступала к глазам, и порой — смешно сказать — ему, здоровенному и тяжелому человеку, хотелось кинуться и
лететь,
лететь, как эти чайки, что опять стали уже появляться от американской
стороны…
Лететь куда-то вдаль, где угасает заря, где живут добрые и счастливые люди…
Через час листы уже
летели в толпу мальчишек, которые тотчас же ринулись во все
стороны. Они шныряли под ногами лошадей, вскакивали на ходу
в вагоны электрической дороги, через полчаса были уже на конце подземной дороги и
в предместьях Бруклина, — и всюду раздавались их звонкие крики...
Ищи его теперь, этого счастья,
в этом пекле, где люди
летят куда-то, как бешеные, по земле и под землей и даже, — прости им, господи, — по воздуху… где все кажется не таким, как наше, где не различишь человека, какого он может быть звания, где не схватишь ни слова
в человеческой речи, где за крещеным человеком бегают мальчишки так, как
в нашей
стороне бегали бы разве за турком…
По приходе его она прежде всего начинала допытываться, за что он ее, бабу, любит; он же, с своей
стороны, кротко и обстоятельно объяснял ей причину, и
в этом несложном разговоре мгновения
летели за мгновениями; затем она начинала обнаруживать беспокойство и каким-то просительным голосом спрашивала...
Лежать
в душистых полевых лугах, развесив перед собою сетку по верхушкам высокой травы, слышать вблизи и вдали звонкий бой перепелов, искусно подражать на дудочке тихому, мелодическому голосу перепелки, замечать, как на него откликаются задорные перепела, как бегут и даже
летят они со всех
сторон к человеку, наблюдать разные их горячие выходки и забавные проделки, наконец, самому горячиться от удачной или неудачной ловли — признаюсь, всё это
в свое время было очень весело и даже теперь вспоминается не равнодушно…
При совершенной тишине
в воздухе поверхность воды волнуется, как будто ветром, от вертящейся и прыгающей рыбы; брызги
летят во все
стороны, и плеск воды слышен издалека.
Целые снопы блестящих крупных звезд
летели во все
стороны из отверстия печи, громко треща и исчезая
в воздухе.
Пролетка опять понеслась с прежней быстротой. Зарево становилось все сильнее. Длинные тени от лошадей перебегали с одной
стороны дороги на другую. Временами Боброву начинало казаться, что он мчится по какому-то крутому косогору и вот-вот вместе с экипажем и лошадьми
полетит с отвесной кручи
в глубокую пропасть. Он совершенно потерял способность опознаваться и никак не мог узнать места, по которому проезжал. Вдруг лошади стали.
Недаром же трунил над ним Захар, называя его мимолетным парнем и соломенною душою; недаром сравнивал его с мякиной, которая шумит и вьется пока
в углу,
в затишье, а как только вынесешь
в открытое поле,
летит покорно
в ту
сторону, откуда ветер покрепче!
Он взял зонтик и, сильно волнуясь,
полетел на крыльях любви. На улице было жарко. У доктора,
в громадном дворе, поросшем бурьяном и крапивой, десятка два мальчиков играли
в мяч. Все это были дети жильцов, мастеровых, живших
в трех старых, неприглядных флигелях, которые доктор каждый год собирался ремонтировать и все откладывал. Раздавались звонкие, здоровые голоса. Далеко
в стороне, около своего крыльца, стояла Юлия Сергеевна, заложив руки назад, и смотрела на игру.
Дон-Кихот же, тоже прогулявшись, хватил старины, от которой чуть не отвык, обабившись: и он и Зинка заметили, что когда они ехали
в церковь с «барыней Аксюткой» (так ее звали крестьяне), то даже лошади шли понуро и сам тарантас все бочил на левую
сторону, где сидела крепкотелая Ингигерда; но когда Дон-Кихот, сразившись и отбив Грайворону, крикнул: «Зинобей!» — все сразу изменилось: одры запряли ушми и
полетели, тарантас запрыгал, как скорлупочка по ветру, и сами Зинка и его барин вздохнули родною жизнью.
Лодка была на середине, когда ее заметили с того берега. Песня сразу грянула еще сильнее, еще нестройнее, отражаясь от зеленой стены крупного леса, к которому вплоть подошла вырубка. Через несколько минут, однако, песня прекратилась, и с вырубки слышался только громкий и такой же нестройный говор. Вскоре Ивахин опять стрелой
летел к нашему берегу и опять устремился с новою посудиной на ту
сторону. Лицо у него было злое, но все-таки
в глазах проглядывала радость.
Через голову убитой лошади рухнул офицер, а стражники закружились на своих конях, словно танцуя, и молодецки гикнули
в сторону: открыли пачками стрельбу солдаты. «Умницы! Молодцы, сами догадались!» — восторженно, почти плача, думал офицер, над которым
летели пули, и не чувствовал как будто адской боли от сломанной ноги и ключицы, или сама эта боль и была восторгом.
Любил я перегнать, но любил я также встретиться с хорошим рысаком; один миг, звук, взгляд, и мы уж разъехались и опять одиноко
летим каждый
в свою
сторону.
Так думал Лаевский, сидя за столом поздно вечером и все еще продолжая потирать руки. Окно вдруг отворилось и хлопнуло,
в комнату ворвался сильный ветер, и бумаги
полетели со стола. Лаевский запер окно и нагнулся, чтобы собрать с полу бумаги. Он чувствовал
в своем теле что-то новое, какую-то неловкость, которой раньше не было, и не узнавал своих движений; ходил он несмело, тыча
в стороны локтями и подергивая плечами, а когда сел за стол, то опять стал потирать руки. Тело его потеряло гибкость.
Лодка прыгнула как-то особенно высоко, потом
полетела вниз, и я очутился
в воде, держа
в одной руке чекмень, а другой уцепившись за верёвку, протянутую по внешней
стороне борта. Волны с шумом прыгали через мою голову, я глотал солёно-горькую воду.
Без сомнения, когда гуси
летели вверх по реке, раненый гусь стал ослабевать и пошел книзу,
в сторону от реки, товарищи последовали за ним по инстинкту, и когда он опустился на землю или упал, то и они опустились, посидели около него и, видя, что он не встает,
полетели опять, уже вниз по реке.
Катерина Львовна дернула впотьмах повязку с своей соперницы. Та скользнула
в сторону, бросилась и, споткнувшись на кого-то
в коридоре,
полетела.